Гуляй, собачка!

(рассказ)

- Витя! Витя, иди домой!- слышится визгливый женский голос. – Витя! Я кому сказала: отойди от собак! Ты слышишь меня?

Я поворачиваю голову и гляжу в окно. Несносный ребёнок Витя, один из достойнейших представителей подрастающего поколения нашей улицы, стоит, по-взрослому заложив руки за спину, и внимательно разглядывает трёх собак, которые сосредоточенно, не обращая на Витю никакого внимания, роются в большой мусорной куче, которая появилась совсем недавно, на месте снесённого дома Молоковичей. Собаки что-то торопливо, не жуя, глотают и снова начинают шустро работать лапами и носами в поисках съестного. А, понятно: из продовольственного магазина на помойку опять выбросили что-нибудь просроченное.

- Витя, я тебе говорю или нет? Отойти от собак! У них, может, лишай! Нет, что за ребёнок…

Знакомые собачки. Вон та, с чёрными пятнами по бокам, жила у Леднёвых. Долго жила, ещё покойный Павел Сергеевич принёс откуда-то щенком, а его уже лет восемь как похоронили. Сын его, Володя, получил с семьёй шикарную трёхкомнатную на улице Добролюбова и уже полгода как переехал. Он – мужик хозяйственный, когда переезжал, то всё из старого дома с собой забрал, всё до последнее тряпочки, до последнего гвоздика. Рассудил правильно: если не в квартире, то на даче пригодится… Собаку – ну не убивать же её, в конце концов! Столько лет верой и своей собачьей правдой их семье прослужила! - освободил от цепи и легонько, «для разбега», дал под зад пинка: дескать, всё, гуляй, Жучка! Отсторожила своё, теперь – свобода! Чеши на все четыре стороны и, как говорится, не поминай лихом! Он, Володя, гуманист. Умерщвлять не стал. Как можно! Столько лет верой и правдой! Грех! Да и люди же мы, в конце концов, не твари неблагодарные… Опять же вести в ветлечебницу, укол делать, а он денег стоит, да и вообще - морока… А цепь собачью смотал в клубок и в полиэтиленовый пакет сунул. Мало ли. В хозяйстве как бывает: валяется, вроде бы, годами вещь без дела, а в один прекрасный момент глядь - и пригодилась! Вот до чего хозяйственный мужик Володя Леднёв! У него ни одна даже самая распоследняя мелочь не пропадает!

- Ну, Витя, ну, чушонок, ну погоди, сейчас получишь…

Та, что поменьше и покруглей, рыженькая, с симпатичной белой грудкой и востренькой, похожей на лисью мордочкой - из похожей истории. Вечно недовольный заработками, угрюмый одинокий мужик Фёдор Иванович Поникаев пару месяцев назад заколотил свою огромную домину, забросил на крутые плечи здоровенный рюкзак, и перед тем, как отправиться в далекий путь-дороженьку на сказочно денежный полуостров Ямал, обрезал ножом бельевую верёвку, которой рыженькая была привязана к трухлявой, всеми ветрами продуваемой и всеми дождями промываемой, будке.

- Гуляй, Лиска! (да, он её Лиской звал. Действительно, на лису похожа. А, может, от женского имени Елизавета.)

Лиска, «гуляющая» уже два месяца, тем не менее выглядит довольно сытенько, не в пример Жучке, у которой рёбра можно пересчитать. Видно, Жучка не так удачлива и расторопна до прокорма, как её рыженькая подружка…

Витя, застигнутый врасплох своей бойкой мамашей, снохой Ивана Тарасова, главного уличного «доминошника», начинает отчаянно вырываться и громко орать. Собаки тут же замирают, тревожно смотрят на Витю и его грозную мамашу и готовы в любой момент задать стрекача. Но орущий «объект», уверенно подхваченный крепкими женскими руками, удаляется всё дальше и дальше, никакой опасности не представляет, поэтому можно не напрягаться и продолжить прежнее занятие по ковырянию в такой вкусной помойке…

А вот третью собаку я видел всего второй или третий раз. Здоровенный, поджарый, длинноносый, с какими-то совершенно покорными глазами пёс появился на нашей улице недавно. Раньше он, скорее всего, жил на соседней Вишнёвой, которую уже полмесяца как пустили под бульдозеры. Багровая потёртость на его шее, след дрянного ошейника, похоже кровоточит, и пёс время от времени раздражённо встряхивает головой, сгоняя с раны назойливых помойных мух. У бездомных собак «со стажем», чувство голода притупляется, этот же роется в помойке откровенно жадно, с урчанием и злобным фырканьем. Похоже, он действительно с Вишнёвой. Не привык ещё к голодухе-то…

Из-за забора вдруг появляется чья-то голова, я перевожу взгляд и получаю радостную возможность лицезреть Виктора Поликарповича собственной персоной. Поликарпыч живёт на нашей улице, в самом её конце, у водонапорной колонки, работает слесарем на мясокомбинате и лихо «потрошит» родное предприятие на предмет разнообразных и вкусных мясных изделий, из-за чего пользуется среди уличных соседей заслуженным уважением, потому что продаёт им вкуснятину чуть ли не за полцены. Да я и сам пару раз покупал у него ворованное мясо. Может быть, потому что оно ворованное, оно удивительно ароматно и вкусно. На вполне резонный вопрос, не боится ли он попасться, Поликарпыч уверенно отвечает, что нет, не боится, потому что воруют все, а кто не ворует – тот долго на их уважаемом предприятии не задерживается, так как – и это вполне естественно - не может ужиться в их дружном воровском коллективе.

Сейчас Поликарпыч – это видно даже не присматриваясь – пребывает в сильно выпившем состоянии: дорогая мохеровая кепка ( кто-то, может, и удивится: дескать, в такую-то жарищу он в такой кепке ходит! Но не спешите удивляться. В кепке, изнутри, к её дну, пришпилен пакет с вырезкой или колбасой. О, этот Поликарпыч, это тот ещё фокусник!), так вот эта самая многозначительная кепка заметно тяжело, в такт его шагам кренится то в одну, то в другую сторону (я же говорю – загружена!), но Поликарпыч – крепкий мужик, в свой время на флоте служил, уважает спеть про славный крейсер «Варяг» - несмотря на жестокий шторм, на ногах всё-таки держится. Вот он поднял свои беспощадные, налитые тяжёлым хмельным блеском глаза, увидел собачью троицу. Что-то тут же сработало в его моряцких мозгах, и тяжёлый, литой, поросший светлым пушком, «заякоренный» кулак взметнулся над его головой.

-У, твари! На мыло вас всех!

Собаки дружно подняли головы и покорно замерли, словно целиком и полностью соглашались насчёт мыла. Потом длинноносый, самый из всей троицы осторожный и сообразительный, трусливо поджал хвост и отбежал на всякий случай подальше, к кустам малины. Жучка и Лиска, жадно оглянувшись на помойку, неохотно последовали за ним.

- Всех! – повторил угрозу Поликарпыч, яростно тряся в воздухе кулаком. Похоже, кто-то его здорово обидел, и это сурово-беспощадное «всех!» наверняка касалось не только ни в чём не повинных, теперь бездомных дворняжек.

Поликарпыч пробормотал ещё что-то, по-стариковски ссутулился, отчего его крепкая фигура приняла очень усталый вид, и побрёл домой. Кепки на его голове уже не было, не удержалась от резких телодвижений «грозы морей» и упала на траву, рядом с дорожкой. Поликарпыч потери не заметил: подумаешь, кепка, когда кругом одни враги… Зато собаки сразу же положили на неё глаз. Они возбужденно-весело, словно в предвкушении забавной игры, заскулили, заёрзали задами по земле, завертели хвостами, а когда Поликарпыч отошёл на безопасное для них расстояние, настороженно, готовые в любой момент дать задний ход, подбежали к добыче. Рыженькая несмело ткнулась носиком в густой мохеровый ворс и щекотно взвизгнула. Потом она на мгновенье замерла, подцепила носиком кепку и перевернула её дном вверх. Пакет! Я не ошибся: народный умелец-умелый заворуй Поликарпыч прикрепил внутри кепки какой-то пакет (да какой? Понятно, что не пустой! Наверняка с каким-нибудь вкуснейшим деликатесом!). Вот уж повезло собакам! Рыженькая вцепилась в пакет остренькими зубками, Тобик недовольно заворчал, Жучка возбужденно подвизгнула… Вот он, настоящий собачий праздник! Рыженькая, не выпуская пакета изо рта, шмыгнула в малинник, следом за ней в кустах скрылись и остальные.

- Всех! –услышал я приглушенный расстоянием голос: Виктор Поликарпович продолжал воевать с врагами…

Я отошёл от окна, заставил себя сесть за письменный стол. Нет, хоть режь, хоть плачь – работа явно не идёт. Никакого толка! Битый час сижу, вымучиваю из себя красивые пустые слов, прекрасно при этом понимая, что жизнь никак не укладывается ни в какую, даже самую наикрасивейшую красивость. Выйдите на наши улицы, посмотрите, оглянитесь! Всё ходят злые как черти! Время на улице у человека спросишь – а он, того и гляди, морду кинется тебе чистить. Опять же собаки эти… Ну зачем они, зачем? Уж от их-то унылого, брошенного вида настроение совсем не улучшается! Лишние они, лишние! И неужели трудно было отвести этих самых жучек-лисок-тобиков, когда они стали не нужны, в ту же ветлечебницу. Ну, потратились бы один раз в жизни на укольчик. Что, даже одного-единственного смертельного укола эти собаки за всю свою собачью жизнь, за свою верную собачью службу не заслужили? Укололись - и всё, никаких проблем, никаких угрызений совести! Впрочем, я что-то действительно размечтался-расклеился, совесть какую-то вспомнил. Я сам-то, когда наш старый пёс, наш Мухтар, совсем ослаб и уже и двигаться не мог, специалистов из ветстанции пригасил, чтобы умертвили - и правильно пригласил! Чего ему мучиться? Не человек же, в конце концов! Собакам у нас эвтаназия разрешена!

А этим… благополучно переселившимся какие теперь проблемы? Это нам, оставшимся, проблемы! С их оставленными собаками! Бегают по помойкам, разносят всякую заразу, и чёрт его знает – чего у них на уме? Ведь писали недавно в «районке»: тридцать шесть человек покусали за месяц! И ничего удивительного! Налетят стаей, так «обработают» - спасибо, если жив останешься! А если ребёнок! Нет, умертвлять их, истреблять без всякой пощады! Не нужны! Отработанный материал! Впрочем, где-то я такое выражение уже слышал… Да, из хроники о третьем рейхе. О фашистских концлагерях…

Я опять отворачиваюсь к окну и вижу, как из «поликарпычевой» калитки выходит на улицу тётя Маша, супруга нашего славного уличного мясокомбинатческого моряка. Да, какой красавицей была тётя Маша, и какой стала! Помню, бабка моя, царство ей небесное, всё говорила ей: « Не ходи ты, Манька, за ентого пьянчужку Витьку! Не порти свою жистю!» Нет, не послушалась тётя Маша бабкиных советов, дала себя «ентому пьянчужке» охмурить. Впрочем, при чём тут бабка? Чужая душа – потёмки. Кто знает, что там впереди. Кто знает что лучше, а что хуже… И правильно говорят: не делай добро – не получишь зла: Поликарпыч про те её советы откуда-то узнал, и до самой своей кончины ходила бабка у бравого морского волка во врагах номер один.

Сейчас тётя Маша что-то упорно искала: отодвигала ногами заросли лопухов, шарила взглядом вокруг себя, бестолково ходила по кругу. Да кепку, кепку она ищет, понял я. А в малину заглянуть так и не догадывается.

Я с облегчением оставил зашедшую в глухой тупик работу (слава Богу, нашёлся повод для самооправдания!), и вышел на улицу. Собачья троица весело-озорно выглядывает из кустов, смотрят то на меня, то на тётю Машу и нетерпеливо, словно смеясь над нашей человеческой недогадливостью, повизгивает-поскуливает. Им, собакам, весело. Разве им бывает весело? Даже вот таким, постоянно голодным, бездомным, никому не нужным? А почему бы и нет? Собаки – не люди. Они не умеют собачиться. Потому и страдают в первую очередь именно от нас, людей.

Тётя Маша, услышав их повизгивание, поднимает голову.

- А, вот вы где? Заждалися-заигралися…. Сейчас, миленькие, сейчас…

Она лезет в карман своей старой шерстяной кофты, достает оттуда бумажный свёрток, разворачивает, и я вижу крупную вываренную кость с лохмотьями жил.

- Нате!

Кость летит в малинник. Собаки, поначалу опешившие от такой воистину царской подачки, дружно бросаются к кости, крутятся, отпихивая друг друга, но рыженькая оказывается проворнее остальных. Пулей вылетает из кустов, унося добычу в сторону недавно отстроенной котельной. Тобик и Жучка с обиженным гавканьем кидаются следом, но рыженькая, хотя и мала ростом, зато удивительно шустра, и просто так её не догонишь.

Я отодвигаю рукой кусты, понимаю растерзанную собаками кепку. Моя догадка подтвердилась: к кепочному дну лейкопластырем прикреплён полиэтиленовый пакет. Сейчас он, естественно разорван, но пахнет по-прежнему вкусно. Ай-ай-ай, Виктор Поликарпыч! Такой вкуснятиной совершенно забесплатно накормил дворняжек!

- Порвали, окаянные! – сокрушается тётя Маша, пытаясь как-нибудь приладить оторванный козырёк. – Ну, ничего. Нажрутся сейчас…

Я непонимающе гляжу на неё.

- Нажрутся, говорю, - поясняет она. - Я им на кость отравы насыпала. Мой с работы принёс, они там ею крыс травят. Мы тоже у себя крыс потравили. Считай, за одну ночь - всех? У тебя крысы есть?

- Появляются время от времени…

- Пойдём, я тебе отсыплю. У нас осталось…

Всех, вспоминаю я яростный крик Виктора Поликарповича. Действительно, всех.. И правых, и виноватых, и совсем уж безвинных… Без всякой пощады…

- Житься не стало от этих шавок! – жалуется тем временем тётя Маша. – Им-то хорошо! («Им» - это имеются в виду снесённые соседи.) Квартиры получили и уехали, а нам мучайся. Не слышал – нас-то скоро?

На следующий день всё в той же мусорной куче ковыряются Тобик и Жучка. Рыженькой с ними нет. Знать, не догнали. Знать, полакомилась тётимашиной косточкой, отбегалась… Тобик поднял голову, и, поймав мой взгляд, своего не отвёл, посмотрел на меня внимательно и спокойно. И в глазах его – всё тот же тётимашин, только немой вопрос: нас-то скоро? Что ему ответить? Как объяснить, что уж он-то как раз ни в чём и не виноват! А кто тогда? Я молчу, и он тоже молчит, и от этого его спокойного взгляда на душе становится откровенно муторно. Хоть бы брехнул, что ли… Смотрит так, словно я вот тут же, сейчас, на этом самом месте, кого-то предаю… Эх, люди, люди… Кто мы такие, люди? И, главное, зачем мы такие? По какому праву? Кто нас выдумал?

Проголосуйте
за это произведение

Copyright (c) "Русский переплет"
Продажа копии наручных часов известных марок. Куплю копии наручных часов известных марок.